Этот фанф уже про другое видение происходящего в ЛФН. Сомнения взяли верх. И я до сих пор в них пребываю.

Серия 2.01 "Возвращение", горе отступило, Никита нашлась.

Да, тела их общались иначе. А вот души, боюсь, общались именно так.

 

ОШИБКА

Он вел себя так, как будто наедался впрок, нет, не наедался, нажирался, напитывался, жадно, почти некрасиво, словно не надеялся попробовать это блюдо еще. Он не сказал ей за всю ночь почти ни одного слова! Почти ни одного. Ей показалось тогда, что он, словно одержимый, перепробовал с нею все мыслимое и немыслимое, что только могла подсказать изощренная фантазия опытного валентайна. И при этом - молчал!
Но она каждой клеточкой, каждым миллиметром кожи чувствовала, что это было за молчание, какое, о чем.
читать дальше
я б е з тебя".
Он шел к ней через силу, не соглашаясь, сопротивляясь, стыдясь - эта ошарашивающая истина открылась ей в ярких зеленых глазах, неотрывно прикованных к ее, в дрожащих змеящихся движениях губ, словно готовых выпустить на свет самые обидные - или самые отчаянные?- слова, в бессильно-нежном взмахе ресниц - за секунду до того, как он уронил голову ей на плечо, уткнувшись носом куда-то в шею, опустошенный и выжатый, по собственной страсти, по собственной воле.
Как сквозь туман ей помнилась потом череда фантастических и бесстыдных сцен, сменявших одна другую: она сама на полу, между его колен, и его тяжелая рука, пригибающая вниз ее затылок, он, на коленях, у противоположного конца продавленной кровати, держащий в ладонях ее ступню и раз за разом берущий в рот ее большой палец - сначала весь целиком, от основания, как будто откусывая, а потом медленно выпускающий из губ уже влажным...нет, это было уже под утро, когда страсть улеглась и появилась нежность, а перед этим, в середине ночи, он распахнул дверь...и она потом помнила только, что они оба были на палубе, между стеной каюты и тонкими планками бортового ограждения, со стороны реки, на коленях, как двое ночных животных, в лунном свете, в бесконечном-бесконечном-бесконечном ритме, и было плевать, видит ли, слышит ли, знает ли кто - его ладонь, погрузившись в ее волосы, отгибала назад ее голову, заставляя сильно-сильно выгибать спину и открываться еще сильнее, до конца, навстречу его безостановочным таранящим движениям, и близость реки, холод и звуки внешнего мира где-то за чертой сознания превращали все в фантастический сон. Не было границ. Они были едины. Два отчаявшихся человека, два преступника, два зверя, встретившихся тайком.
Нежность тоже была, потом, и тоже почти бессловесная. Он лежал, опершись на локоть, глядя сбоку на ее лицо, и перышком из подушки шутливо проводил по бровям, спинке носа, губам, подбородку. Она терпела, сколько могла, потом, в конвульсиях от щекотки, сворачивалась клубком, смеялась, прикрывая лицо руками, а он отводил ее руки и начинал целовать - брови, спинку носа, щеки, линию подбородка, и вот уже переворачивался и умащивался сверху и все - в который раз! - начиналось сначала: его скользящее ныряющее движение, ее первый маленький взрыв просто от чувства заполненности, а дальше - знакомый уже, невероятный, упоительный танец, и ощущение притертости, пригнанности друг к другу, ощущение ключа и замка, когда не только слова не нужны, а и взгляды тоже, достаточно слышать дыхание и чувствовать тепло кожи другого, чтобы знать, что делать и как.
Но чем ближе подходило утро, тем сильнее и яснее становилась тревога, как будто белый свет дня вытаскивал из углов то, что было там спрятано, точнее, не спрятано, а отставлено до поры.
Первый звонок прозвенел у каютного окна, кратким и туманным ответом - "Собираю информацию". Нет, ничего особенного, ответ был совершенно нормальный, и лаконичный, и исчерпывающий, настоящий Майклов ответ. Просто он означал вступление в права новой реальности - реальности дня. Работы. ОТДЕЛА.
А еще она вдруг почувствовала, что, несмотря на объятия и нежные взгляды, на страсть и бессловесные признания прошедшей ночи, он не подпустил ее к себе ни на миллиметр. Что умудрился и после всего остаться самим собой - "черным загадочным ящиком", эмоции и мысли которого рождались и умирали по каким-то неведомым ей формулам какой-то запредельной душевной математики, которую ей, как видно, постичь было не дано. Перед этой теоремой она была бессильна.
Зато ей вполне по силам были выводы.
И одного взгляда на его прямую спину и опущенные руки было достаточно, чтобы понять: все закончилось. И даже его слова о том, что "вернула к жизни" потому, что "нужна", никого ни к чему не обязывали - он мог чувствовать так сколько угодно, но руководствоваться этим не собирался.
Эх, если бы она просто доверилась тогда инстинкту самосохранения, увидев его лицо, услышав его голос! Сначала она попыталась сделать именно это, ответив на его вопрос твердо и без малейшего жеманства, что уедет. Она не собиралась кокетничать. Что было, то было. Они - взрослые люди, а что там, внутри...пусть каждый останется со своим.
Он струсил первым: "Я помогу тебе".
Помогу... "Лучше ты не будешь знать, где я. Так будет лучше для нас обоих".
Он думал иначе.
Это ее подкупило. Это был переломный момент.
Он не стал разубеждать и предлагать варианты безопасных контактов. Просто сразу показал на место рядом с собой.
"Возвращайся в Отдел".

Если бы сработал инстинкт! Если бы! Он не сработал.
Сработало глупое женское воображение. Услышать от НЕГО такое, пусть и сказанное сквозь зубы, с лицом, повернутым в профиль: "Вернула к жизни...нужна..." Ей показалось, что его рука просто проникла ей под ребра и сжала сердце. Просто взяла и сжала. Ведь надо было его знать, чтобы понять цену таким словам. ЧТО после такого покажется не по силам, хотя бы в глубине души?

Никита горько усмехнулась. В одни и те же слова можно было вложить противоположные смыслы.
Надо его знать, чтобы понять истинную цену этих слов, думала она тогда. Их искренность, их правдивость. Его правдивость, его искренность. Молчуна, человека-загадки.
Надо его знать, что бы понять истинную цену этих слов, думала она теперь. Ведь их произносил редкий, виртуознейший лжец. Умеющий отказываться от сказанного действиями. Руководствующийся всегда только собственным пониманием пользы, своей и чужой.

Она вернулась. И начался ад.